За окном выла вьюга. Бились в ставни мокрые хлопья снега, и вьюга снова подхватывала их, подтаявших от несущегося из печной трубы тепла, и превращала в жёсткие ледяные глыбы — и снова бросала эти глыбы в ставни, в стены дома, в его крышу, что одиноко высилась посреди поляны, окружённой со всех сторон крепким и высоким лесом. Полянка была небольшая, по всей видимости, обихоженная, но зимой полностью занесённая снегом, а в такую не́погодь казавшаяся островком в бушующем океане жизни.
Вот уже третьи сутки бушевала метель, и никак не хотелось ей успокоиться или хотя бы чуточку поумолкнуть. Она выла и скрежетала зубами, а в маленьком домике молилась старушка, призывая Имя Богородицы и всех Святых, крестя поминутно углы и подтапливая свою небольшую печурку.
— Ах ты, Господи! — шептала старушка, утирая уголочком платка свои глаза, что слезились неизвестно отчего.— Ах ты, метелища-то разыгралась! Доброму человеку и в путь не выйти! Помоги, Господи, всем, кто волей аль неволей дом покинул свой да на дороге оказался… Не дай Боже вот так-то сгинуть…
Она подкинула дров в печурку и хотела было сесть за стол, но в эту минуту ей почудилось, что в ставенку кто-то постучал. Она насторожилась и замерла, чтобы не пропустить ни звука. Через мгновение стук повторился, и старушка обратила свой взор к образам, прошептав в изумлении:
— Матушка-Богородица! Толи мнится мне чего, толи взаправду стучат?
Стук повторился и в другой раз, и теперь старушка различила в нём призыв о помощи и слабую надежду. Она мгновенно подбежала к двери, вышла в сеночки и отворила дверцу на улицу.
— Эй! Кто там? — прокричала она в темноту.— Кого Бог принёс — идите сюда!
От окна с великим трудом отделились две фигуры, и старушка стала вглядываться в них, пытаясь понять — кого же принесло ей в этакую непогодушку.
— Охти мне! — перекрестилась она, когда на крылечко взошла молоденькая женщина на последнем месяце беременности, а за ней из последних сил вполз мужчина, вероятно, её муж.— Заходьте же, заходьте ради Бога! — захлопотала она вокруг пришедших.— И откудова ж вы, родимые? Али заплутали никак?
— Пожалуй,— донёсся до неё слабый голос женщины, и она обняла молодушку, вводя в свой дом.
— Господи, Господи! — приговаривала она, раздевая нежданных гостей.— Ай, голубушка, да ты никак рожать собралась? Ну-кось, раздевайся, да к печке, радость моя, к печурке моей поближе… Вот привёл Господь! Радуйтесь, что на мой дом наткнулись, а то до ближайшего жилья здесь добрая сотня вёрст будет… И как вас угораздило-то, родимые? И как ты жену-то на сносях в этакую дорогу взял? — обратилась старушка к пришедшему в себя молодому мужчине, что все свои силы направил к изнемогающей от болей и страданий жене.
— Это хорошо, что от жилья далеко! — ответил словно бы сам себе мужчина и прижал ладошки жены к своему лицу.— Как ты, Настенька? Как тебе, лучше?!
— В этаком-то положении лучше станет, когда она от бремени разрешится! — опытным взглядом обводя молодицу, проговорила старушка.— Давай-ка, милый, быстренько к колодезю да водицы принеси… Вёдра в сеночках найдёшь… А как воду доставишь, так скорее греть её ставь, а то скоро нам водичка понадобится тёпленькая, живая, дышащая… Рожать будем, рожать… Чай, первородочка ты у меня? — ласково спросила она у молодушки, и та кивнула:
— Да, бабушка, первый раз я…
— И Слава Богу, Слава Богу! — обрадовалась старушка.— Вот Господь привёл мне перед смертушкой добрым людям послужить! Я ведь старательница Божия, повитуха я, детушки! Так что не ошиблись вы, не заблудились вы… Дай-ка, родимая, к животику я руку свою приложу да послушаю…
Молодая женщина, почувствовав себя в защищённом и надёжном месте, охотно и с радостью допустила к себе старушку, тем более что сердце её сразу же эту старушку приняло. Хозяйка уложила роженицу на широкую чистую лавку и положила свою тёмную от трудов и забот ладонь на большой живот, что уже замер и готовился вытолкнуть из себя созревший плод.
— Здоровенький малыш! — с удовольствием и со знанием дела вымолвила старушка.— Знать-то, мальчишечка будет! У девочек сердечки по-иному стукают. А это — мальчик, мальчик будет… Ишь какой! Да увесистый… Дыши, дыши, родимая, ему как раз воздух чистый нужен… Да шибче дыши, не боись, только кричать не надо, а то всех Ангелов пораспугаешь!
Молодушка перетерпела очередную схватку и ласково, и благодарно обратилась к бабушке:
— А что это ты делаешь, бабушка?
— Да как чего? — добродушно рассмеялась хозяйка.— Дом, родимая, освящаю! Видишь? Святой водичкой… И тебя, и младёнышка… Вот так! С Богом!
— И как ты, бабушка, не боишься так жить? — с искренним интересом спросила молодушка, оглядывая внутреннее убранство приютившего её дома.— Вон и иконы у тебя, и крест, и с Именем Божиим ты всё делаешь… И не боишься?
— А чего мне бояться? — вздохнула старушка.— Мне уж в мои-то годы уже нечего бояться, разве только смертушки моей… Да я и её не страшусь, она мне нонеча как гостья долгожданная. Не идёт вот только за мной, хотя я не раз уж зову её да призываю. Видать, нет Воли Божией, чтоб померла я. И то! Вон вас мне Силы Небесные прислали, значит, нужна я ещё кому-то здесь, на земле этой многострадальной…
— А у нас на деревне все жители почти что всё Святое повыбрасывали! — в раздумьи призналась женщина.— Многие не хотели, да пришлось… Как понагрянули эти, в чёрных тужурках с наганами, так пришлось. Выли-ревели, а к костру иконы да книги Святые несли. Ужас какой-то!
— Последние времена! — вздохнула старушка.— Антихрист народился.
— А для чего ж тогда я ребёночка-то рожаю? — с ужасом и страхом в голосе воскликнула молодица.
— А для жизни и рожаешь! — уверенно ответила старушка.
— Да для какой такой жизни? — заплакала роженица.— Везде разруха, голод, срам! Люди поедом друг дружку едят, церкви рушат, над Крестом Господним надругались… Что это? Что?!
— Да ты успокойся, родимая, успокойся! — захлопотала снова старушка.— Тебе нонеча не об этом думать надоть, а о сыночке о своём!
Женщина замолчала, переживая новую схватку, а старушка молитвенно обратилась к образам:
— Господь выведет! Господь не оставит! И без Его Воли ничего на земле не соделывается… Разруха — значит, сами мы нагрешили сильно, о Господе позапамятовали… Учит Он нас, Голубчик, учит, к Приходу Своему готовит!
— Да! — жарко подхватила молоденькая женщина.— Мне моя бабушка рассказывала, что придёт Господь-Христос на землю, придёт! Обязательно придёт! В Славе Своей, в Силе, Окружённый Воинствами Небесными! И тогда всем этим богоотступникам и дьявольщикам конец придёт! С каждого спросит Бог, каждому воздаст по делам его! Вот только когда, когда же придёт Он, бабушка?
— Э-э, голуба моя! — светло улыбнулась старушка.— Придёт-то Он придёт, да не так!
— А как же, бабушка, как?!
— А вот как сыночек твой нонеча в мир войдёт, так и Господь Бог наш явится: Младёнышком Малым и несмышлёным!
— Нет! — горячо воскликнула молодушка.— Он так не явится! Мир не узнает Его так! А явит Он Себя громко, во всей Славе Своей, так, что все земли потрясутся и ужаснутся, а люди все ниц падут пред Господом! Вот как Он придёт!!
— Эх, голуба моя! — вздохнула старушка.— Ну, да ничего… Поймёшь после, потом… Ну-ка, ну-ка, тужся! Так, родимая, так… Хорошо! Ещё раз, хорошая моя, ещё раз!.. Помогай, Матушка-Богородица… Так-так-так!.. Отдохни теперича, подыши… Не разговаривай, радость моя, а то беседы много сил отымают… Веруй только, что в добрый час приходит сын твой на землю на эту… Свято веруй: в добрый час приходит! С Господом!
— Ой-ой-ой! — застонала роженица.— Тяжко-то как!
— А кто говорит, что деток легко рожать? — улыбнулась бабушка.— И рожать трудно, и растить нелегко… А ну-ка, давай ещё! Сильнее, милая, сильней, родимая!..
— Ох! — выдохнула роженица, и бабушка радостно проворковала:
— Хорошо, матушка, хорошо, голубушка! Постарайся-ка ещё!
Роженица что есть силы схватилась руками за края лавки и снова поднатужилась. Бабушка радостно хлопотала возле её ног, приговаривая какие-то тихие и добрые слова, которых молодая женщина не слышала, полностью отдавшись своему труду. И вот, наконец, крик младенца весело раздался на весь дом, и старушка прикрыла молодицу покрывальцем, а к дверям, за которыми томился молодой папа, прикрикнула:
— Эй, батюшка ты мой! Входи, родимый, да перекрестись: Бог сыночка вам даровал! Иди сюда, иди, первое твоё отцовское дело — пуповиночку перекусить! Да не косись на меня, не косись, не зубами, чай, перекусить, а вот на тебе ноженки тихие, да потрудись — аккуратненько да с молитвою перекуси! С Богом!
Молодой отец дрожащими руками принял небольшие ножницы и, покрывшись потом с ног до головы, тихонечко перерезал пуповину.
— Вот и Слава Богу! — перекрестилась бабушка.— Глянь-ка, каков молодец! А смотрит-то как разумно… Господи, Господи! Ввек этаких деток не видала… Будто издалека глядит, а в самую душу… Аж сердце зашлось! Глянь-ка, матушка, на сыночка своего!
Старушка приподнесла младёнышка к лицу роженицы, и слабая улыбка радости озарила её лицо.
— Слава Богу! — едва слышно произнесла она и замерла, побледнев и закрыв глаза.
— Голубушка ты моя! — встревожилась старушка.— Ну-ка, ну-ка, раскрой оченьки свои!
Но роженица побледнела ещё больше, и губы её сомкнулись мёртвой линией.
— Батюшки мои! — горько вымолвила повитуха.— Никак померла наша мамка…
— Как — померла? — вскричал мужчина и бросился к своей жене.— Настя! Настенька! Голубушка ты моя!.. Ответь мне… Слышишь?.. Не уходи!.. Настя!
Он теребил её за белые руки, он целовал её в бледное лицо, он тормошил её, как мог, но она не откликалась. Старушка потрогала мужчину за руку и привлекла к себе.
— Сынок! — тихо сказала она ему.— Благодари Бога, что она хоть родить успела. В сём — Милость Великая к тебе. И к нам. И ко всей земле нашей русской. Иная бабонька не дойдя до дому померла бы, а твою Бог хранил. Вон и сын твой, живой и здоровый, ради него и жить будешь.
— На что мне сын, если моя Настенька умерла? — в исступлении рыдал молодой отец, не глядя на сына.
— Не гневи Бога! — строго рекла старушка.— Раз младенец пришёл в мир сей, значит, суждено ему жить! А коли померла твоя жена, значит, не сама по себе померла, а Бог душу её прибрал! Воля Божия такова. Смирись, сынок, и прими всё, как есть…
— Нет, нет и нет! — трижды вскричал горем объятый человек.— Не хочу я жить без моей Настеньки… Не хочу и сына видеть, коли он забрал от меня мою любимую! Он ценой её жизни свою жизнь купил!
— Ох, горемычный! — вздохнула старушка.— Не говори слов худых, а то они на тебя смертным камнем лягут! Помолчи лучше.
— Не буду молчать! — в исступлении чуть ли не кричал мужчина.— Не могу молчать! Как мне жить? Как Господь мог допустить этакое? Он же знал, что любили мы друг друга, что о дитёночке мечтали вместе! Вместе!! А отдельно от Настеньки не нужен мне сын!
— Господи, помилуй! — в ужасе перекрестилась старушка и унесла тихо лежащего малыша в закуток, подальше от обезумевшего от горя человека.
— Настя! Настенька! — звал свою жену он.— Очнись!..
Но она молчала, и совсем скоро замолчал и он, а наутро исчез, даже дверь не скрипнула. Ушёл в метель, что уже заметно поутихла, а к полудню и вовсе замерла. Старушка поначалу ждала его, молилась, а когда истёк второй день, то с превеликим трудом вырыла в своём саду могилку и тихо предала земле тело молодой женщины. Она молчала в эти дни, горько поглядывая на дорогу, что была полностью засыпана снегом, и вспоминая, что у неё в закуточке лежит маленький человечек, которого она приноровилась кормить козьим молочком, благо, что козочка у неё была и молочка давала она вдосталь.
Малыш на удивление был спокоен. Он не тревожил свою кормилицу понапрасну, не кричал по ночам и был на редкость терпелив и спокоен. Бабушка удивлялась на это обстоятельство и радовалась одновременно, потому что годы у неё были не те, чтобы вынести буйного или нездорового ребёнка. Однако повитуха чувствовала, что силы её угасают, и что долгожданная гостья по имени смерть уже прикасается к её душе своим дыханием.
— Господи! — молилась старушка.— Куда мне теперь младёнышка-то девать? Коли помру, не ровён час, так что с ним станется? А мальчишечка-то – чистый Ангел какой: тихий да кроткий, и смотрит как… Душу пронзает… Вразуми ты меня, Господи, а то и до греха недалеко!
А малыш улыбался своей кормилице, и сердце её заходилось от тихого счастья. Она брала ребёнка на руки и подолгу смотрела на него, любуясь на его живой и тихий взгляд, на его кучерявые нежные волосики, на прозрачные лёгкие ручки и ножки. Он гулил, пыхтел и улыбался ей, а она плакала от умиления и снова принималась молиться.
Но однажды, когда младёнышек спал в тихом закуточке, в дверь громко постучали и тут же ворвались в дом. Это была компания подвыпивших мужиков в чёрных куртках с наглыми взглядами и повадками хозяев. Они расселись вокруг стола и потребовали отвечать на их вопросы. Бабушка стояла перед ними в недоумении, а они наперебой задавали ей свои вопросы:
— Кто был у тебя в последнее время?
— Да никого не было! — вспоминая очи младенца, соврала чуть ли не в первый раз в жизни старушка.
— Не ври, бабка! — лениво развалившись на стуле, протянул один из говоривших.— Не были ли у тебя двое: муж да жена? Не ври, а то пристрелим! Потому как эти двое — опасные государственные преступники!
— Никого не было! — отнекалась опять старушка, мысленно обращаясь к малышу и умоляя его молчать. "Помолчи, родимый, ради Христа помолчи! Вот уйдут изверги, тогда чего хочешь делай, а пока — молчи, не выдавай себя! Эти пристрелят и не охнут, а тебе жить да жить! Не о себе пекусь, милый ты мой малыш, а о тебе! Помоги, Господи!.."
— Баба молоденькая, на сносях была! — пояснял один из приехавших.— Может, видела?
— Да у меня тут вовсе никто и не ходит! — развела руками старушка.— Разве только волки да медведи, да и то летом, что ли…
— А почто у тебя иконы не сожжены? — ткнул наганом в сторону божницы второй.— Смерти захотела?
— Да я смерти не боюсь! — легко ответила старушка.— А коли пристрелите, так вам же хуже будет!
— Ой, не могу! — расхохотался третий.— Вот старая! Ещё и грозит! И кому? Нам — хозяевам жизни!.. Да если б ты у моей жены роды не принимала, то я бы тебя сейчас же прихлопнул! Да ладно, живи, а то у меня жена снова скоро приплод принесёт… А иконы убери с глаз подальше! В другой раз без предупреждения прихлопнем, и поминай как звали… Пошли, ребята, и впрямь, чего здесь, в захолустье, искать?
Они шумно вышли, хлопнув дверью, а старушка тихо опустилась на колени перед младенцем и заплакала облегчённо:
— Слава Тебе, Господи!.. Господи, Господи!.. Слава Тебе и Благодарение!
Малыш открыл глазки и улыбнулся ей, и бабушка решила:
— Люблю я тебя, пострел, а всё же расстаться нам надо! Нету у меня сил жить, Господь зовёт… Придётся мне тебя отвести куда следует да подбросить кому Бог даст… Приёмышей тоже берут да растят. Хорошие мужики везде нужны, а ты у нас — самый замечательный мужик будешь! Давай помолимся, да пусть сподобит нас Бог на путь… На твой новый путь, а на мой последний…
И через несколько дней у ворот одного из детских приютов был найден свёрточек, из которого выглядывал на весеннее солнышко наш малыш, выглядывал и улыбался. А бабушка, едва добравшись до Храма Божия, опустилась тихо на лавочку и тут же отдала Богу душу, отдала радостно и спокойно, и последние её слова возлетели к Небесам Божиим молитвенным вздохом:
— Слава Тебе, Господи! Смогла… Успела… Сла…ва… Тебе…
